В Европе около 10 тысяч лет назад жили дхоли или им подобные собаки. Я вот подумал, может эти ликаоны Европы были чем-то подобным. Черепа у них схожи.

Степные бродяги

Километрах в восьми от озера Лгарья одиннадцать гиеновых собак трусили гуськом, след в след. Как всегда, передовым был старый самец, Чингиз-хан. Кругом простирались бесплодные, иссушенные равнины, и небольшие группы газелей попадались редко и в отдалении друг от друга. Стоял август, середина затяжного сухого сезона. Внезапно Чингиз-хан отклонился от прямой и стал потихоньку приближаться к одинокому самцу газели Томсона. Стая следовала за ним. Когда собаки подобрались к своей жертве метров на двести, газель бросилась бежать. Вначале она сделала несколько прыжков на прямых ногах — это называется «козлить», но когда собаки припустились за ней, перешла в резвый галоп, так и расстилаясь над сухой травой. Вскоре два молодых самца. Стриж и Баскервилль, обогнали старика Чингиза, и дистанция между охотниками и жертвой стала сокращаться.
Мы проехали километра полтора следом за погоней, держась наравне с собаками, бежавшими позади. Наконец передовые псы поравнялись с газелью — Стриж несся с одной стороны, Баскервилль — с другой. Жертва шарахнулась от Стрижа, и Баскервилль тут же вцепился ей в горло. Они мчались с такой скоростью и толчок был так силен, что Баскервилль сделал сальто и перелетел через газель, но зубов не разжал. С глухим стуком он шлепнулся на спину, а газель — на него, и на минуту все скрылось из глаз в облаке взметнувшейся пыли. Чуть позже мы разглядели, что Стриж тоже впился зубами в шею газели, и стая уже сбегалась к трем бьющимся животным. Когда остальные собаки стали рвать мясо, передовые выпустили горло жертвы и присоединились к ним: не прошло и полминуты после падения, как газель была мертва.
Через четверть часа от нее осталось лишь несколько костей, и собаки снова двинулись в путь — они возвращались рысцой туда, откуда пришли. Я хорошо знал эту стаю: впервые я встретил этих собак два с половиной года назад, и они иногда попадались мне во время поездок по равнинам. В стае на этот раз не хватало одной собаки — взрослой самки, которую я назвал Юноной. Скоро мне предстояло узнать — неужели это правда? — что в этой сухой, такой бесплодной на вид местности Юнона принесла новый помет крохотных щенят. Я позволил себе питать эти радужные надежды, потому что сообщение исходило от Джорджа Доува, палаточный лагерь которого был единственным обиталищем белого человека на всем пространстве равнин, не считая нашего маленького лагеря.
Чингиз снова занял место передового и бежал ровной рысью километров пять, как вдруг, откуда ни возьмись, словно из-под земли, выскочила еще одна собака и бросилась навстречу охотникам. Юнона! Она виляла хвостом, и соски у нее — это я заметил с первого взгляда — были полны молока. Юнона кидалась к собакам, тыкаясь носом им прямо в пасть с тоненьким, отчаянным повизгиванием. Она выпрашивала корм, и то один, то другой охотник, немного отступив от навязчивой просительницы, широко открывал пасть и судорожным усилием отрыгивал на землю немного мяса. Юнона мгновенно глотала подачку и снова принималась попрошайничать.
Многие птицы и некоторые млекопитающие кормят потомство, отрыгивая пищу, но гиеновые собаки, как и волки, сделали еще один шаг вперед — они подкармливают и мать, которая остается в логове охранять щенят.
Наевшись, Юнона подошла к большой норе. Она заглянула в нее, негромко повизгивая, а потом стала заползать внутрь, так что вскоре над землей виднелся один только хвост. Потом она попятилась обратно, а за ней выкатились целых восемь щенят! Мне никогда еще не приходилось видеть гиеновых собак в таком раннем возрасте — как и щенята домашних собак, они совсем не похожи на взрослых. По-видимому, им было недели три. Щенята двигались гораздо резвее, чем можно было ожидать от таких малышей, но им явно трудновато было стоять прямо на расползающихся, словно слепленных «на вырост» толстых лапках. Уши у них были почти такие же большие, как у взрослых собак, но еще не развернулись полностью, а темные мордочки были покрыты морщинами и складками, наводившими на мысль о старости, а не о младенчестве.
Появившиеся на поверхности щенки и опомниться не успели, как взрослые собаки налетели на них всем скопом. Ни пососать, ни поиграть не дадут! Щенки, спотыкаясь, ковыляли кто куда, а взрослые собаки следовали за ними, как приклеенные, то и дело поддевая какого-нибудь щенка носом и молниеносным движением морды опрокидывая на спину. Пока старшие вылизывали им брюшко, щенки некоторое время лежали, беспомощно болтая в воздухе всеми четырьмя лапами, а потом кое-как выворачивались и улепетывали на своих неуверенных лапках. Случалось, что одного крохотного щенка тыкали носами и вылизывали разом трое, а то и четверо взрослых — они толкались, повизгивали все чаще и чаще, так что раздавалось уже что-то вроде птичьего щебета.
Я видел, как доминирующая самка стаи, Ведьма, на ходу просунула нос под задние лапки бегущего щенка, так что малыш, еще секунду пробежав на передних лапках, опрокинулся. Но стоило ему подняться и заковылять прочь, как его перехватил резвый самец, Баскервилль. Он сунулся к щенку носом, припав на передние лапы и задрав кверху зад с неистово виляющим хвостом. Опрокинув щенка на спину точным толчком своей черной морды, он стал вылизывать его. Черная Фея — темная самка с половинкой хвоста — вот кто был без ума от щенков! Она так самозабвенно виляла остатком хвоста, что казалось, он вот-вот отлетит напрочь, а ее повизгивание выдавало состояние полнейшего экстаза. Мы видели, как она бежит рядом с малышом и что-то радостно щебечет ему прямо в свернутое ухо. Минуту спустя она остановилась и так горячо лизнула в нос другого щенка, что тот перекувырнулся на спину. Потом она обратила внимание на щепка, удиравшего от Лилии, и тоже погналась за малышом, вытянув шею. Скоро она наподдала носом бегущего щенка, тот потерял равновесие и кубарем слетел прямо в нору.
Затем Черная Фея подбежала к трем самцам, вылизывавшим другого щенка, растолкала их и попыталась оттеснить то одним, то другим боком как можно дальше. Но самцы только крутились каруселью и не переставали лизать малыша. Тогда Черная Фея прибегла к последней отчаянной попытке отбить щенка и недолго думая прижала его к земле обеими передними лапами.
В эту минуту я заметил, что Ведьма больше не гоняется за щенятами, чтобы их вылизать, а тащит одного малыша в зубах, направляясь к норе. Она несла его не «за шиворот», а просто открыла пасть пошире и захватила щенка чуть ли не целиком. Минуту спустя она опустила его в темную дыру норы, подбежала к другому щенку и таким же манером отнесла к норе. Потом притащила третьего. Возвращаясь к норе с четвертым щенком, она встретила на дороге Черную Фею, которая, словно боясь, что детеныша уронят, помогла Ведьме нести его. Черная Фея прихватила щенка за загривок, а Ведьма держала его за спину. Они благополучно доставили его в нору, а затем вместе подогнали и подтащили туда же остальную четверку, и сами улеглись неподалеку. Вскоре вся стая уже отдыхала.
Тем временем почти стемнело, и нам пришлось уехать. Возвращаясь в лагерь, я радовался, что логово Юноны оказалось поблизости от проезжей дороги, ведущей к озеру Лгарья,— два года назад я нашел нору в местности, где не было никаких приметных ориентиров, так что мне каждый раз приходилось вести машину по компасу.
Логово стаи Чингиз-хана с щенками было нам наградой за пять месяцев непрерывных поисков, когда я потерял всякую надежду набрести на нору. Вот уже много лет, если только позволяли время и обстоятельства, я использовал любую возможность наблюдать гиеновых собак, когда встречал стаю этих бродячих охотников. Три года подряд я находил логовища с щенками в окрестностях озера Лгарья в период с января по апрель. Поэтому я и прибыл на озеро в феврале вместе с Джейн, ее матерью и Лакомкой, а также с двумя студентами, Джеком и Роджером, и был уверен, что найду логово и на этот раз.
Каждый день я вместе с Джеком и Роджером выезжал из лагеря, исполненный самых радужных надежд. Но проходили недели, и наш оптимизм мало-помалу истощался. День за днем мы петляли на трех машинах по необозримым просторам, пока, наконец, не стали обыскивать площадь в тысячу триста квадратных километров, временами предпринимая вылазки еще дальше. Иногда мы наталкивались на стаю, состоящую только из взрослых собак, или на стаю с подрастающими щенками и всякий раз старались остаться с собаками как можно дольше. Мы работали посменно, подменяя друг друга примерно в десять часов утра и в четыре часа дня, пока кто-нибудь из нас не упускал собак безлунной ночью или не терял и собак, и машины, следовавшей за ними.
Во время таких встреч мы узнали многое, но логово с маленькими щенками нам так и не попадалось, а оно было совершенно необходимо, чтобы вести длительное изучение взаимоотношений отдельных собак внутри стаи. В тот период, когда щенки еще малы, взрослые собаки остаются на одном месте, а не бродят по необозримым равнинам. Но как только щенки подрастут достаточно, чтобы отправиться в странствия, они вместе со взрослыми оставляют родное логово и начинают вести существование степных бродяг, которое продолжается у них большую часть жизни.
Но мы были не одиноки в этих поисках — нам помогал наш друг Джордж Доув. Он попросил всех шоферов, показывающих местность туристам, высматривать повсюду стаи гиеновых собак: как только кому-то из них встречалась стая, Джордж тут же приезжал к нам с этой вестью. Таким образом прочесываемое пространство увеличивалось, и мы собирали гораздо больше сведений о гиеновых собаках.
В мае и июне мои надежды несколько ожили, так как мы видели спаривание в двух стаях, но и та и другая исчезли из наших мест задолго до предполагаемого появления щенят, и мы не могли их отыскать, как ни бились. В июле, распростившись со всеми своими надеждами, я вылетел по делам в Европу, а когда вернулся к началу августа, Джордж преподнес мне новость: его приятель видел стаю, где была самка на сносях. И вот мы обрели Юнону с восемью щенятами как раз тогда, когда я совсем уже переехал надеяться, что удастся наконец получить информацию, которая была нужна мне просто позарез!
Стая Чингиз-хана оставалась на месте еще шесть недель; все это время Джефф (мой новый помощник, студент) и я почти непрерывно наблюдали за ней, и нам удалось узнать немало нового о поведении гиеновых собак.
Довольно скоро мы обнаружили, что в стае гиеновых собак, как и в волчьей стае, соблюдаются две отдельные иерархии: самцов и самок. В иерархии самцов разобраться было гораздо труднее — по правде говоря, мы так и не сумели установить ее с точностью. Мы знали, что Чиигиз-хан, предводитель, и Стриж занимают главенствующее положение, а дальше следуют все остальные: Баскервилль, Гадес, Распутин, Потрошитель, Риного и Желтый Дьявол. Куда интереснее были взаимоотношения четырех взрослых самок: Ведьмы, Черной Феи, Лилии и Юноны — матери щенят.
Юнона была самой робкой из всех. Стоило Ведьме или Черной Фее подойти к ней, как она начинала повизгивать, уголки губ у нее растягивались в заискивающей улыбке, при этом она опускала голову и почти припадала к земле, все быстрее и быстрее виляя хвостом. Часто она еще и подставляла шею, поворачиваясь боком к подходящей самке,— ритуальная демонстрация подчиненности, о которой я расскажу несколько позже. Но как бы она ни заискивала и ни унижалась, и Ведьма и Черная Фея всегда ухитрялись найти причину для недовольства и куснуть ее в подставленную шею — в наказание или в назидание. Чуть меньше Юнона трепетала перед Лилией, хотя, несомненно, была ниже ее по положению в стае.
Юноне приходилось быть особенно осторожной, когда она приближалась к собственным детям. На второй день наблюдений я даже испугался, как бы щенки не подохли с голоду — каждый раз, когда мать подходила к норе и малыши пытались сосать, Ведьма — иногда с помощью Черной Феи — прогоняла ее прочь. Мне казалось, что Ведьма просто ревнует, потому что щенки явно отдают предпочтение Юноне. Если какой-нибудь малыш тянулся за матерью, когда она отступала перед Лилией, доминирующая самка тут же хватала его и водворяла в нору. И все же на следующий день щенки продолжали сосать мать.
Очень может быть, что — по редкостному совпадению — логово было найдено как раз в тот день, когда щенята впервые выглянули на свет. Во всяком случае, мне уже никогда не приходилось видеть, чтобы взрослые приветствовали щенков с таким восторгом. Да и Ведьма больше никогда не мешала Юноне кормить свою детвору, хотя, вполне возможно, это происходило оттого, что на следующей неделе мать всегда располагалась у входа в нору, когда они сосали. Получалось, что снаружи были видны только ее голова и плечи, а щенят во время еды было не видно и не слышно, так что Ведьма, наверно, и не догадывалась, что происходит под землей. Во всех других случаях, особенно когда Юнона пыталась перенести щенка, Ведьма молнией налетала на нее.
Меня всегда забавлял своеобразный «ритуал», когда Ведьма метила мочой траву вокруг норы. Отметки такого рода обычно обозначают право собственности на территорию, и мне очень хотелось знать, не предъявляет ли она таким образом свои права и на щенят. Но, с другой стороны, она могла просто пользоваться привилегией доминирующей самки, поскольку я никогда не видел, чтобы окрестности норы отмечали другие самки. Ее послание могло гласить: «Здесь логово стаи Чингиз-хана. Я, Ведьма, первая сука в стае. Ни шагу дальше!»
Черная Фея — вторая за Ведьмой в «порядке клевания» самок — была совершенно очарована щенками, хотя, помня о своем месте, и подходила к ним с некоторой осторожностью. Например, присоединяясь к другой собаке, вылизывающей щенка, она, как бы совершенно случайно, оказывалась между ней и щенком и — совсем нечаянно! — потихоньку-полегоньку оттирала бочком взрослую собаку. Это повторялось так часто, что было совершенно очевидно — она все это проделывает вполне сознательно. Если другая взрослая собака собиралась пристроиться рядом с Черной Феей, облизывавшей малыша, она тут же ложилась прямо на свое сокровище, так что щенок почти скрывался из глаз — наполовину спрятанный и, сдавалось мне, полузадушенный. И другой собаке ничего не оставалось, как отправиться на поиски более доступного для вылизывания щенка.
Удивительно интересно было наблюдать отношения Черной Феи с остальными самками. Она постоянно подлизывалась к Ведьме. Если доминирующая самка шла в ее сторону, она спешила навстречу, виляя хвостом и повизгивая, при этом уши у нее были плотно прижаты к голове, а задние ноги полусогнуты в знак покорности. Когда они сходились, Черная Фея лизала и покусывала губы доминирующей самки и то и дело терлась подбородком о ее морду. Иногда Ведьме достаточно было просто перейти с одного места на другое — всего на несколько метров,— чтобы Черная Фея бросилась к ней с изъявлениями преданности.
Однажды, вскоре после того как мы нашли логово, я видел, как Черная Фея сделала несколько шагов в сторону Юноны, которая вылизывала одного из своих щенят, а потом подскочила к Ведьме, стоявшей неподалеку, и быстро потерлась подбородком о голову доминирующей самки. После этого она побежала обратно и стала кусать Юнону за шею. К моему удивлению, Ведьма догнала Черную Фею и в свою очередь принялась ее кусать. Поначалу я ничего не понял, но в следующие дни вся сцена повторялась в неизменном порядке, так что я скоро сообразил, в чем дело. Должно быть, Черная Фея, собираясь напасть на Юнону, то ли пыталась получить разрешение на нападение, то ли старалась убедиться, что Ведьма по меньшей мере готова ограничиться позицией невмешательства. Если она и вправду хотела этого добиться, то по большей части ей не везло: стоило Черной Фее укусить другую самку — Юнону или Лилию,— как Ведьма, очевидно для поддержания порядка, тотчас кусала Черную Фею. Но делала она это не больно, почти ласково: порой, цапнув разок, тут же начинала нежно, игриво покусывать ее — можно было подумать, что доминирующая собака, поставив Черную Фею на подобающее место, тем не менее высказывала ей свое неизменное благоволение и приязнь.
Мне всегда казалось, что Черная Фея чувствует, что ее собственное высокое положение зависит от поддержания дружеских отношений с Ведьмой, и следит, как бы Ведьма не сблизилась с другими самками. Я часто видел, как Черная Фея, не жалея сил, мешает другим самкам подходить к Ведьме. Если, к примеру, Лилия оказывалась рядом с Ведьмой, Черная Фея уже была тут как тут и то втиралась между ними, то отталкивала Лилию боком. В том и другом случае она иногда быстро цапала Лилию зубами, хотя за подобное нарушение этикета, как я уже рассказывал, ей обычно влетало от Ведьмы.
Порой казалось, что Черную Фею в предчувствии трепки обуревают сомнения: она делала рывок к Лилии, словно собираясь куснуть ее в шею, потом бросалась к Ведьме, чтобы потереться о нее подбородком, но не притрагивалась ни к той, ни к другой. После того как она повторяла эти незаконченные метания несколько раз, Лилия обычно отходила подальше, и Черная Фея избегала укуса Ведьмы.
Лилия, будучи рангом выше Юноны, тем не менее проводила с щенками не так много времени, как остальные самки, и держалась в стороне от семейных склок. В тех редких случаях, когда она все же подходила к щенкам, Черная Фея почти всегда успевала загородить их собой, а если Ведьмы не было поблизости, то и куснуть Лилию за шею.
Мы с Джеффом обычно наблюдали за логовом целый день, и вскоре собаки так привыкли к нашим машинам, что едва приподнимали головы при их приближении, а некоторые даже ухом не вели.
Взрослые выходили на охоту по вечерам, в лунные ночи или рано на рассвете. Днем они отлеживались возле щенков. Вот один типичный день, когда щенятам было всего несколько недель.
Почти все утро взрослые лежали вокруг логова небольшими группками — кто спал, кто просто отдыхал. Щенята возились около норы, и к ним то и дело подходил кто-нибудь из взрослых — немного потыкать их носом и полизать. Около половины одиннадцатого щенята спрятались в прохладную темноту норы, а взрослые разбрелись, поодиночке и парами, и улеглись в ямках неподалеку. Юнона ненадолго спустилась в нору к щенкам, но вскоре вылезла, отряхнулась и пошла отдыхать в соседнюю нору. Чуть погодя — довольно неожиданно — взрослый самец, Стриж, встал со своей лежки и спустился в нору. Он пробыл с щенками больше часа, а когда вылез, туда забралась Черная Фея.
Примерно в половине пятого солнце скрылось за плотными облаками, и вскоре из своих нор вылезли сразу три взрослые собаки. Они побежали к норе, где были щенята, держась бок о бок, покусывая и полизывая морды друг другу. Они совали морды в нору и «щебетали», насторожив уши и махая хвостами. Внезапно Ведь-, ма растолкала их и бросилась в нору. Из глубины до меня донеслось щебетание и повизгивание, и Ведьма, пятясь, вылезла из норы, а за ней почти сразу выскочили восемь щенят.
Несколько минут царила полная неразбериха — взрослые поочередно здоровались с малышами и друг с другом, а остальные члены стаи окружали их и усиливали суматоху. Но вскоре все поутихли и взрослые улеглись на открытом месте под облачным небом.

Гиеновые собаки охотятся на самых разнообразных животных — на бородавочников, газелей Томсона и Гранта, на гну и зебр,— я сам видел, как они загоняют и убивают этих животных. До недавнего времени считалось, что гиеновые собаки не решаются подступиться к зебрам: во-первых, зебра — крупное, мощное животное, во-вторых, жеребцы всегда бросаются на защиту табуна, в-третьих, зебры обращаются в бегство только тогда, когда стая собак подходит совсем близко. И тем не менее в некоторых районах гиеновые собаки постоянно охотятся на зебр — я много раз видел, как стая Чингиз-хана расправляется с ними. Это было еще до появления щенят у Юноны.
Одна из таких охот была особенно интересной. Чингиз — как всегда, впереди — стал потихоньку подкрадываться к табунку примерно из двадцати зебр, в котором была кобыла с маленьким жеребенком. По мере приближения к стаду собаки двигались все медленнее, как будто они и думать не думали об охоте. Таким образом они подобрались к зебрам метров на двадцать, и только тогда табун стал уходить от них рысью. Это послужило сигналом к открытой погоне, и собаки бросились за табуном. Зебры перешли в галоп, сбиваясь поближе друг к другу, так что табун скакал одной тесной группой. По дороге к ним приставали небольшие группы зебр, и вскоре табун насчитывал свыше пятидесяти животных. Но они не мчались сломя голову — казалось, что животные приноравливают свой ровный галоп к самому слабому в группе, на этот раз, видимо, к жеребенку.
В начале погони Чингиз оставался во главе стаи, а чуть позади бежали Стриж и Баскервилль. Внезапно старый вожак сделал рывок вперед, но когда он приблизился к кобыле с жеребенком, бежавшей позади, один из жеребцов повернулся и бросился к нему, прижав уши и оскалив зубы. Чингиз метнулся в сторону, так что впереди оказался Стриж. Через несколько секунд Стриж поравнялся с кобылой и жеребенком, но жеребец вновь бросился защищать свое семейство. Так повторялось снова и снова, и каждый раз передовая собака уворачивалась от жеребца, а следующая за ней делала рывок вперед.
Наконец в общей неразберихе кобыла с жеребенком и годовичком — по узору его полос я определил, что это прошлогодний жеребенок той же кобылы,— были отбиты от табуна. Стая собак немедленно окружила всех троих, а табун вскоре скрылся за невысоким холмом.
Оказавшись в одиночестве, кобыла остановилась, а жеребенок и годовик жались к ней поближе. Стриж, Баскервилль и две другие собаки стали подбираться к зебрам, но тут мать шагнула вперед и щелкнула зубами почти у самой морды Стрижа. Три остальные собаки подскочили к жеребенку сзади, но их отогнал годовичок, бросившийся на защиту малыша. Собаки все время пытались схватить жеребенка, и каждый раз мать или годовичок отгоняли их — всего несколько шагов вперед, что бы ни творилось вокруг. Поэтому жеребенок все время оставался под боком у матери, и разделить всех троих собакам пока не удавалось.
Положение было очень напряженное, и я уже с некоторым отчаянием ждал конца. С каждой минутой собаки становились все нахальнее, они напирали со всех сторон и завывали, чтобы подбодрить или подначить друг друга. Вдруг Стриж взвился вверх перед самой мордой кобылы, щелкнул зубами, но вцепиться ей в верхнюю губу ему не удалось.
Эту тактику гиеновые собаки часто применяют в охоте на взрослых зебр — одна собака вцепляется в верхнюю губу и тянет изо всех сил, а остальные тем временем выпускают добыче кишки. К тому же приему прибегают и домашние охотничьи собаки, загнав добычу и остановив ее. Должно быть, такой прием действует подобно закрутке — куску веревки, который накрепко закручивают, захватив верхнюю губу лошади, когда нужно показать ее врачу или подковать. Гиеновая собака, ухватившая зебру за губу, обычно не разжимает зубов, пока жертва не расстанется с жизнью, и только тогда присоединяется к другим собакам, рвущим добычу.
На сей раз зебра вскинула голову, и Стриж только щелкнул зубами в воздухе. Но он уже вошел в раж и прыгал вперед снова и снова. Конец казался неизбежным — а следить за развязкой всегда тяжелее, когда животное мужественно защищает свою жизнь или детеныша. Внезапно я почувствовал, что земля дрожит, и, оглядевшись, к своему несказанному удивлению, увидел десяток зебр, скачущих во весь опор. Секунду спустя они окружили мать с жеребятами и, круто развернувшись, тесно сомкнутым табунком помчались в ту сторону, откуда прискакали. Собаки гнались за улизнувшей добычей метров пятьдесят, но не смогли пробиться сквозь табун и вскоре отстали. Это был единственный раз, когда на моих глазах зебры вернулись к сородичам, окруженным гиеновыми собаками, и помогли им спастись.
Несомненно, гиеновые собаки заслужили всеобщую ненависть из-за способа, которым убивают добычу — выпуская ей внутренности; именно из-за этого их почти поголовно истребили во многих районах, в том числе в национальных парках и резерватах. И правда, когда гиеновые собаки всей стаей вгрызаются в пах своей жертвы, это зрелище не из приятных. Но испытывает ли животное ту страшную боль, которую мы себе воображаем? Судя по рассказам людей, которым случалось побывать в когтях у льва, например знаменитого доктора Ливингстона, и по воспоминаниям тех, кто был тяжело ранен на войне, глубокие рваные раны начинают болеть только некоторое время спустя, а в самый момент ранения боль совершенно неощутима из-за нервного шока. В тот момент, когда стая гиеновых собак расправляется со своей жертвой, кажется, что проходит целая вечность, а между тем из тридцати девяти случаев, засеченных нами по секундомеру, только раз жертва погибала больше пяти минут — чаще всего это занимало менее двух минут. Единственное исключение — годовалый гну, на которого напали четыре собаки: он сопротивлялся семнадцать минут. Есть сведения, что расправа больших стай собак затягивалась на двадцать пять минут, прежде чем смерть избавляла жертву от мучений. Но в тех случаях, о которых знаю я лично, вся вина лежит на людях — они подъезжали слишком близко, и некоторые собаки из стаи не решались подойти и принять участие в завершении охоты. В этом нетрудно убедиться, рассматривая многие фотографии.
Так что если судить беспристрастно, гиеновые собаки, подобно домашним охотничьим собакам, волкам и гиенам, убивают быстро и умело. Они находят места, где кожа тоньше всего, поэтому быстро добираются до внутренних органов и приканчивают жертву. Способ, которым кошачьи хищники чаще всего расправляются с жертвой,— удушение — не столь кровавый и поэтому считается более «милосердным» способом отправлять жертву на тот свет. А ведь порой животное погибает не раньше чем через десять минут и, насколько мы можем судить, гораздо более мучительной смертью. Следует упомянуть и о том, что, когда жертва достаточно мала или уже не может защищаться, например из-за перелома позвоночника, львы, леопарды и гепарды тоже едят ее живьем; в этих случаях мучения животного затягиваются надолго, и зрелище это наводит ужас, потому что кошки в отличие от собак любят посмаковать каждый кусочек.
Как-то утром, направляясь к логову Юноны, я нагнал Чингиз-хана, бегущего в сопровождении своей свиты из взрослых собак. Животы у собак были туго набиты, а головы и шеи темнели от засохшей крови. Сразу было видно, что они возвращаются с удачной охоты. Я тихо поехал рядом с ними и вскоре оказался как бы членом стаи, потому что Черная Фея и Желтый Дьявол отстали и бежали позади лендровера. Когда вдали показалось логово, Юнона со всем выводком сидела возле входа в нору. С тех пор как я впервые увидел щенят, прошла неделя, и теперь они увереннее держались на ногах, а часть морщин и складок на ушах и на мордочке разгладилась. Когда мы были уже близко от норы, Черная Фея и Ведьма выбежали вперед. Юнона по привычке поспешила навстречу, приседая и выпрашивая еду, но обе самки пронеслись мимо, прямиком к норе. К моему удивлению, остальные собаки тоже увернулись от Юноны, хотя прежде многие в ответ на ее визг и подлизывание отрыгивали ей мясо. И тут я увидел, что все собаки одна за другой отрыгивают мясо перед щенками.
Как и многие хищники, щенята гиеновых собак начинают есть твердую пищу в очень раннем возрасте — примерно около месяца. Постепенно щенки все более жадно стараются урвать себе толику мяса, которое приносят им взрослые. Через два дня после того, как я видел первую кормежку щенков, маленький самец, Демон, сунул голову прямо в пасть Лилии, когда она открыла рот, чтобы отрыгнуть мясо. С невероятной поспешностью Демон схватил мясо, прежде чем оно успело выпасть, и сглотнул, так что остальным щенкам ничего не досталось. После этого щенята почти всегда совали головы прямо в открытые пасти взрослых.
Поначалу щенкам, видимо, трудно было справиться с большими кусками мяса, которые нельзя проглотить целиком. Начинались дикие свалки, в кусок разом вцеплялись несколько щенят и каждый тянул его к себе. Нередко в такую свалку вмешивалась Ведьма, и когда ей доставался кусочек, она его глотала, но тут же отрыгивала обратно. Как-то раз двое щенят тянули за разные концы кусок кожи, Демон помчался к ним, но впопыхах не заметил входа в нору и провалился.
С тех пор как щенята начали есть мясо, Юноне, должно быть, стало нелегко получать свою долю: все взрослые явно предпочитали кормить малышей. Каждый раз, когда стая возвращалась с охоты, Юнона бежала навстречу, отчаянно тыкалась носом в морду то одной, то другой собаке, скулила, повизгивала и виляла хвостом. Иногда кто-нибудь из охотников откликался на ее просьбы — чаще всего это был Чингиз,— но обычно собаки прыжками уходили от нее и спешили накормить щенят. Юноне, чтобы не голодать, приходилось вмешиваться в свалку щенят и таскать мясо у них. Как и следовало ожидать, за это ей то и дело влетало от Ведьмы или от Черной Феи.
Но не надо думать, что Юнона понапрасну выпрашивала пищу только потому, что занимала последнее место в стае,— в другой стае собак, за которой я наблюдал, кормящая мать занимала очень высокое место и тем не менее ей почти ничего не доставалось от других собак. Как и Юнона, мать охраняла у норы свой выводок, и ей приходилось точно так же врываться в кучу щенят, чтобы перехватить немного принесенного охотниками мяса. Однако она успевала нахватать больше, чем ей было нужно, потому что немного спустя обычно отрыгивала часть съеденного щенкам.
У этой собаки щенки родились в самый разгар миграции, когда равнины покрывала густая трава. Гиеновым собакам было обеспечено изобилие: все остальные собаки в стае — семеро самцов — охотились два раза в день, на рассвете и вечером, и почти всегда удачно. А это было необходимо, потому что у собаки был неслыханно большой помет, да и щенки росли не по дням, а по часам. Я считал и пересчитывал несколько дней, пока не уверился, что в логове не меньше шестнадцати щенят. Одна гиеновая собака принесла в неволе девятнадцать щенят, но трое родились мертвыми; вполне возможно, что в помете этой самки тоже были мертворожденные щенята.
У кормящей гиеновой собаки двенадцать-четырнадцать сосков, и шестнадцать щенят никак не могли сосать одновременно. Но я с удивлением заметил, что у них никогда не бывало драк за место. Несколько щенят держались поодаль, терпеливо дожидаясь, пока насосутся первые. Правда, зачастую мне казалось, что последние щенки не успевают наесться, как мать уже уходит — по времени эта собака кормила столько же, сколько матери с гораздо меньшими выводками, от двух с половиной до трех минут.
Самка гиеновой собаки обычно кормит щенят стоя, так что малышам приходится вставать на задние лапки, чтобы дотянуться до сосков. Иногда они держатся, перебирая передними лапками по брюху матери, а иногда опираясь на спину или голову другого щенка. Прекращая кормление, мать просто-напросто переступает через щенков и уходит. Но мать шестнадцати щенят, окруженная целой толпой, обычно, кончая кормить, прыгала прямо через их головы, так что на какую-то долю секунды можно было видеть такую картину: два ряда задранных вверх мордочек с разинутыми ртами, и кое-кто по инерции еще сосет воздух. Часто один или два щенка опрокидывались, теряя равновесие, когда соски, к которым они было присосались, внезапно вырывались у них изо рта и исчезали.
У собаки, о которой я говорю, все трудности возникали из-за огромного количества щенят в помете. У Юноны же были своп заботы. Первая сложность, как вы уже знаете, состояла в том, что Ведьма, доминирующая самка, прогоняла Юнону от ее собственных щенят. Тогда Юнона стала кормить их прямо в норе. Но щенята быстро росли, и, должно быть, там, внизу, во время кормежки становилось тесновато. Юноне пришлось снова кормить щенят наверху. Два дня все шло прекрасно — Ведьма, наверное, примирилась с тем, что Юнона должна исполнять свой материнский долг. Юнона подходила к норе, вызывала щенят тихим повизгиванием, как домашние собаки, и мирно кормила их. Но затем на нее свалилась новая напасть — вместе со щенками ее стали сосать Черная Фея и Лилия. Сначала мы видели, как взрослые собаки облизывают соски после щенят, но немного погодя, насколько нам удалось заметить, они уже сосали, как заправские сосунки. Когда подходила какая-нибудь из самок высшего ранга, Юнона растягивала губы в улыбке, виляла хвостом и покорно шлепалась на землю, а щенки и взрослые тут же присасывались к ее соскам и не давали ей подняться, пока не наедались. Два раза я видел, как Юнону сосет Баскервилль, иногда на это решалась и Лилия, четвертая самка. Однажды она прибежала раньше Ведьмы, но, увидев, что та несется со всех ног, струхнула и, стараясь поскорее убежать, нырнула прямо под брюхо Юноны, разметав сосавших щенков во все стороны.
Я никак не мог понять, почему взрослые собаки ведут себя так странно. Не потому ли, что стоит сухая, жаркая погода? За первые недели жизни щенков не выпало ни капли дождя, а до ближайшего источника воды — протухшей лужи,— по нашим сведениям, добрых полтора десятка километров. Конечно, это не такая уж даль для гиеновых собак, но они ни разу не пили, когда мы следовали за ними. Другой ученый, два месяца наблюдавший за стаей, в которой были щенки, тоже ни разу не видел, чтобы собаки пили. И все же один раз Юнона, по-видимому, уходила пить — когда мы утром приехали к логову, ее там не было, а часа через полтора она показалась на горизонте, рысцой возвращаясь со стороны протухшей лужи. Безусловно, кормящая мать нуждалась в возобновлении запасов жидкости гораздо больше, чем все остальные собаки; во время дождя Юнона жадно слизывала воду с собственной шерсти и с шерсти других собак. Но даже когда полил дождь, Ведьма и Черная Фея не перестали сосать: должно быть, это уже вошло у них в привычку.
От этой привычки страдала не только Юнона: Ведьма и Черная Фея занимали так много места, что некоторым щенкам не удавалось добраться до сосков, и обе самки порой почти скрывались под кучей ползающих и карабкающихся щенят, которые старались протиснуться к матери. Однажды я видел, как два щенка дергали Черную Фею за остаток хвоста — может, они просто играли, но, скорее всего, они старались оттащить ее в сторону.
Тянуть за хвост — любимая игра щенят гиеновой собаки, и Юнонины малыши, принимаясь играть, таскали друг друга за хвосты и за уши, не жалея сил. Очень часто они тянули за хвосты и взрослых, которые отдыхали поблизости. Но Юнона старалась не потакать в этом своим отпрыскам. Один раз я видел, как маленький Демон подкрался сзади (точь-в-точь как взрослые собаки, скрадывающие добычу) и бросился на материнский хвост. Юнона молниеносно обернулась и пугнула его, широко открыв пасть. Щенок не испугался, снова прыгнул и принялся, негромко порыкивая, тянуть ее за хвост. Юнона опять пригрозила ему, но щенок не унимался. Когда он в пятый раз дернул ее, Юнона цапнула его за нос. После этого она устроилась в прежней позе, положив морду на лапы, а Демон остался сидеть, не сводя глаз с хвоста. Он взглянул на ее морду, потом опять посмотрел на хвост и, бросив последний взгляд на морду матери, встал и побрел в сторонку.
Черная Фея вела себя совсем иначе. Однажды, когда она спала, щенок Бесенок подкрался к ней сзади, прыгнул и укусил за хвост. Она мгновенно обернулась, словно испугавшись, но не сдвинулась с места, только лягнула задней лапой. Лапа угодила щенку прямо в грудь, и Бесенок покатился кубарем, как маленький пушистый шарик, метра на два в сторону. Медленно поднявшись на лапки, он воззрился на спокойно лежащую Черную Фею и побрел прочь. Тем временем к Черной Фее начал подкрадываться Демон. Вот он подпрыгнул, ухватился за ее хвост и потянул изо всех силенок. На этот раз Черная Фея даже не оглянулась — просто лягнула: Демон взвился в воздух и шлепнулся на землю, подняв тучу пыли. С минуту он так и сидел, не двигаясь и глядя на развалившуюся на земле Черную Фею. Потом встал, подошел к Бесенку, и оба поползли к ней бок о бок, прижимаясь к земле и двигаясь с величайшей осторожностью. Они были примерно в тридцати сантиметрах от ее хвоста, когда она подняла голову и посмотрела на них — они тут же прижались к земле и замерли. Тогда Черная Фея вскочила, перевернула их носом и радостно вылизала одного за другим, как будто хотела показать, что это была всего лишь игра.
Меня удивило, что за все семь недель, пока мы наблюдали за логовом, взрослые собаки ни разу по-настоящему не играли с щенками. Два года назад, во время моего первого, очень краткого знакомства со стаей Чингиз-хана, собаки играли охотно, особенно после еды или хорошенько выспавшись. Игры у них были довольно буйные: двое становились на дыбки, упираясь передними лапами в плечи друг другу, и кусали один другого за шею, а потом начинали носиться кругами, перепрыгивая друг через друга на всем скаку. Особенно отличались Стриж и Баскервилль: перепрыгнув через товарища, они часто успевали крутануть полное сальто, прежде чем приземлиться. Тогда в стае тоже было логово с щенками— мать за эти годы, видимо, ушла куда-то или погибла,— но кругом паслись мигрирующие стада, трава была зелена, а лужи с чистой водой попадались на каждом шагу. Может быть, от такого изобилия у собак и было игривое настроение. Собаки стаи, за которой мы долгое время наблюдали в кратере Нгоронгоро, где было вдоволь пищи и воды, тоже часто играли.
И все же один раз, когда щенки Юноны были совсем маленькие, разыгрались и взрослые. Это было утром. Джейн, посадив в машину Лакомку, приехала вслед за мной, чтобы понаблюдать за гиеновыми собаками. Как всегда в это время года, над равнинами дул сильный ветер. Какое-то время Лакомка сидел в машине тихо, как мышь,— рисовал картинку. Но вот произведение искусства было закончено, и автор высунулся из окна, чтобы я тоже мог полюбоваться на его работу. Картинка была нарисована на большом листе бумаги с перегибом посредине, и ветер в мгновение ока вырвал ее из рук Лакомки. Бумагу несло по земле, и собаки отскакивали от нее в сторону или пытались ее напугать коротким и хриплым лаем. Но вскоре они, по-видимому, поняли, что этот предмет не так уж страшен, и Черная Фея со Стрижем и Баскервиллем бросились в погоню. Вот Черная Фея прыгнула наперерез бумаге, но тут же опрометью кинулась прочь, сделав при этом дикий прыжок — внезапный порыв ветра швырнул лист прямо ей в морду. Но потом все снова понеслись за бумагой. Стриж поймал ее зубами, подбросил и взвился вверх громадным прыжком, догоняя добычу, подхваченную ветром. Под конец Черная Фея трусцой вернулась к норе: в зубах у нее болтались несколько мокрых от слюны обрывков. Она легла, немного пожевала их и выплюнула бумажную кашицу.
Ветер, все дни напролет дующий над равнинами Серенгети,— важный и постоянный фактор в жизни всех обитающих в Серенгети живых существ. Мы в своем лагере частенько проклинали его — он сыпал пыль нам в глаза и в еду, уносил в степную даль драгоценные записи и медленно, но неуклонно разрушал наши палатки. Постоянное хлопанье износившихся полотнищ порядком действовало на нервы: за новое полотнище приходится выкладывать чуть ли не сто фунтов стерлингов!
Однажды утром, когда за собаками наблюдал Джефф, я сидел в лагере и печатал на машинке. Ветер все расходился и расходился и наконец завыл с такой яростью, что я уже не слышал собственного голоса с магнитофонной пленки. Выглянув, я увидел, что полнеба затянуто тяжелыми черными тучами, а к западу от озера содовую пыль вихрем взмело вверх не меньше чем на километр. Солнце все еще светило, и пыль сверкала снежной белизной на черном фоне ненастного неба. Зрелище было грандиозное, но мне было не до созерцания всей этой красоты — наши палатки могло вот-вот сорвать и унести. Мы с Джейн и двумя африканскими помощниками минут пятнадцать носились как оглашенные, прикручивая оттяжки и застегивая молнии на палатках, хотя ветер разодрал боковое полотнище одной палатки, точно это была папиросная бумага. И все же нам еще повезло. Одни мои знакомые путешествовали по национальным паркам Восточной Африки в составе большого сафари. Однажды глубокой ночью они мирно спали, как вдруг, откуда ни возьмись, на лагерь налетел ураган и две большие палатки взлетели и унеслись по воздуху, оставив перепуганных обитателей, судорожно вцепившихся в свои постели, на милость разбушевавшихся стихий. Разорванные в клочья палатки наутро сняли с деревьев, росших возле лагеря. У наших палаток пол пришит к стенкам, и я иногда подумываю, что будет, если налетит ураган посильнее,— ведь он, пожалуй, возьмет да и унесет вместе с палатками и нас, и наши пожитки.

Почти все время собаки гуськом трусили вперед, только Ведьма и Стриж, бежавшие рядом, дважды остановились и отметили мочой одну и ту же куртинку травы. Через некоторое время я увидел, что за нами вприпрыжку бегут три гиены, иногда игриво огрызаясь друг на друга. Одна из них (все три были старые самки) схватила другую за хвост, и обе, продолжая играть, покатились по земле. Потом они вскочили и снова побежали рядом со стаей. Казалось, что гиены в отличном настроении и предвкушают какое-то особое удовольствие.
На этот раз собаки вели себя совсем иначе: на одинокую гиену они напали, а эту тройку почти совсем не замечали; даже Черная Фея только пугнула их несколько раз, когда они оказались слишком близко от щенят. Ночью гиены всегда становятся более нахальными и агрессивными; может быть, и собаки в темные ночные часы больше считаются с гиенами, да и, само собой, три гиены — не то, что одна.
Пробежав в ровном темпе около восьми километров, собаки остановились и улеглись, разбившись на маленькие группки. Я подвел машину поближе, выключил мотор и приготовился ждать. Некоторое время все было тихо и спокойно. Я совсем было собрался налить себе чашечку кофе, как вдруг в призрачном свете луны заметил три толстые тени — три гиены, прижавшись боками и вытянув носы, подбирались к спящей собаке. Словно зачарованный, смотрел я, как они тихо подползают к ней сзади. Мне не было видно, что произошло, потому что эти толстяки заслонили от меня собаку. Но вдруг собака — это был Желтый Дьявол — вскочила на ноги, и ночную тишину разорвало громкое рычание; еще шесть собак налетели и окружили гиен, пытаясь вцепиться в нарушителей покоя. Гиены разбежались; через минуту воцарилось безмолвие, и собаки, свернувшись калачиком, уснули.
Но вскоре, к моему удивлению, гиены возвратились, и опять сантиметр за сантиметром поползли на брюхе, подбираясь к Желтому Дьяволу. На этот раз я отлично видел в бинокль, как носы гиен понемногу оказались примерно в трех сантиметрах от крупа собаки. Затем одновременно все гиены, высунув языки, быстро лизнули основание хвоста Желтого Дьявола. И опять ночь наполнилась рычанием, собаки вскочили, налетели на гиен и снова прогнали их прочь. Потом собаки улеглись все вместе, большой кучей, и взрослые, и щенки. Желтый Дьявол не сразу присоединился к остальным, а сначала присел в сторонке и освободил кишечник. Не успел он отойти и возобновить прерванный отдых, как одна из гиен подскочила и жадно съела весь помет.
Я уже не раз видел, как гиены едят помет гиеновых собак — очевидно, это для них действительно лакомое блюдо; но мне и в голову не приходило, что гиена для удовлетворения своих странных прихотей отважится лизать собаку под хвостом.
Примерно час спустя Чингиз внезапно встал, и почти в тот же миг вся стая уже была на ногах, собаки кружили и бегали, взвизгивали и щебетали, размахивали хвостами и лизали друг друга в экстазе — это был обряд приветствия. Потом они тронулись в путь, и я снова повел машину по призрачным равнинам. А за нами по-прежнему следовали три гиены.
Вскоре собаки приостановились, вглядываясь в темноту, и я, наведя бинокль, различил впереди силуэты нескольких газелей Томсона. Стая потихоньку подбиралась к добыче. Когда началась гонка, я нажал на акселератор, но не успел проехать и двух метров, как влетел в яму. Пока я давал задний ход и выбирался из нее, я оказался в полном одиночестве. Пришлось прочесывать степь быстрыми зигзагами, и наконец я наткнулся на гиену. У нее тоже был довольно растерянный вид, но я знал, что ее огромные уши не упустят даже малейший звук, и решил следовать за ней. Мне повезло — через минуту она побежала, а еще через несколько секунд рядом с ней уже были две другие гиены.
Вскоре я увидел впереди темную массу, черневшую на фоне светлой травы, и понял, что собаки удачно поохотились. Я поспешно затормозил и схватил бинокль. Гиены, не замедляя бега, врезались в самую гущу собак и секунду спустя уже растянулись поверх добычи, прикрывая ее своими толстыми животами. Так они и лежали бок о бок, изворачиваясь и вертясь во все стороны, с истерическим хихиканьем огрызаясь и щелкая зубами, а собаки лезли и лезли к ним со всех сторон, пытаясь укусить. Но гиены, несмотря на укусы, держали оборону до тех пор, пока из темноты не подоспело подкрепление. Собакам пришлось отказаться от добычи, и они тронулись рысью в ночную тьму.
Ждать мне пришлось недолго: собаки погнали еще одну газель Томсона. На этот раз, удачно минуя ямы, я сумел держаться наравне с Юноной, Желтым Дьяволом и щенятами. Эта небольшая группа довольно сильно отстала от стаи. Очень скоро Юнона и Желтый Дьявол остановились и стали напряженно прислушиваться. Потом пробежали еще немного и снова остановились и прислушались. Было ясно, что они сбились со следа. Вдруг из темноты донесся странный, тонкий, как флейта, голос: «уу» — зов потерявшейся гиеновой собаки; через несколько минут к нам подбежали Чингиз и два других самца. Внезапно их громадные уши уловили какой-то неслышимый для меня звук, и они помчались со всех ног, так что я едва поспевал за ними.
Когда мы присоединились к пирующей стае, Чингиз, Желтый Дьявол, два самца и Юнона бросились рвать добычу, а щенята улеглись метрах в тридцати от остальных. Обычно молодые собаки спешат к добыче, как только охота заканчивается, и, пока они не наедятся досыта, старшие стоят вокруг и смотрят. Когда я подъехал поближе, то увидел, что рядом шныряли две гиены, которые старались — хотя и тщетно — урвать кусочек чужой добычи. Может быть, из-за гиен щенки и не решались подойти: они всегда избегали этих хищников с мощными челюстями, хотя я ни разу не видел, чтобы гиена схватила щенка.
Покончив с добычей, несколько взрослых отрыгнули мясо для молодых. Потом стая снова побежала рысью по равнине. Но вскоре в небе заблистали зарницы и луна скрылась в тучах, предвещавших наступление короткого периода дождей. Я больше не мог следовать за собаками; как ни грустно, пришлось выключить мотор и, завернувшись в одеяло, устроиться в кузове в ожидании утра. Я хорошо знал, что на следующий день мне уже не найти свою стаю.
Из ряда разрозненных наблюдений на протяжении шести лет за разными стаями я постепенно сумел воссоздать картину развития щенят гиеновой собаки после того, как они покинут логово. Одна из этих стай была особенно интересна: в пей было восемь щенят и всего трое взрослых, двое из них — самцы. Как-то ночью щенки остались совсем одни, пока стая охотилась. Когда взрослые умчались за газелью Томсона, щенята, пробежав следом метров сто, сбились в кучу и легли. Через пять минут они вдруг вскочили и стали всматриваться туда, откуда пришли: казалось, их что-то встревожило. И правда, я заметил неясную тень гиены, которая подходила, внюхиваясь в следы на земле. Щенята немного отбежали и снова остановились, уставившись в ту сторону, где была гиена. Вскоре показалась и она, неторопливо вынюхивая следы щенят. Трава поднималась высоко, и гиена, должно быть, не видела щенят — они снова бросились бежать. Я с интересом отметил, что гиена подходила довольно близко четыре раза подряд, но каждый раз щенята отбегали не больше чем на тридцать метров. Если бы они убежали дальше, взрослые, вернувшись минут через пятнадцать после начала охоты, могли бы их потерять. А так щенята мгновенно увидели их, и вскоре стая под предводительством трех взрослых собак уже мчалась по озаренной луной равнине, пока не достигла туши газели Томсона. Взрослые, как видно, еще до возвращения за молодыми успели набить животы — большая часть мяса была уже съедена, но теперь они встали в сторонке, пока насыщались молодые. Если бы добычу захватили гиены, пока собаки бегали за щенятами, взрослые, несомненно, накормили бы детенышей отрыжкой. Но восемь голодных ртов — не пустяк, и все остались бы голодными, так что собакам скорее всего пришлось бы снова охотиться. Теперь же все наелись досыта и довольные побежали дальше; потом улеглись и проспали до утра, прижавшись друг к другу.
Совершенно непохожей на эту была другая стая — двенадцать взрослых собак и всего один щенок примерно пяти месяцев от роду. Они затравили за одну ночь двух газелей Томсона. Во время первой погони щенок бежал с тремя взрослыми, но еще до конца охоты безнадежно отстал: он стоял и озирался по сторонам. Но вот из темноты показались двое взрослых: щенок вне себя от радости бросился их приветствовать, и вся тройка помчалась к добыче. Там, поздоровавшись еще с несколькими взрослыми, щенок набросился на добычу, и через несколько секунд все взрослые собаки отошли в сторону, осталась только мать щенка. Два раза взрослые пытались, виляя хвостами, подойти к добыче, и каждый раз щенок угрожающе бросался на них, и они отступали. Во время следующей охоты, часа через четыре, щенок держался сзади, но не отставал, а когда добычу свалили, даже не пытался подойти к туше. Теперь, очевидно, все тринадцать собак были сыты, и стая мирно проспала остаток ночи, растянувшись на земле в ярком лунном свете.
Нужно упомянуть еще об одной стае. В нее входили пять взрослых собак, среди которых был только один самец. Это довольно необычное сочетание, так как в большинстве стай самцов больше, чем самок. Да впридачу в стае было еще одиннадцать щенят моложе года. В первую вечернюю охоту эта молодежь присоединилась к погоне, но вместе со взрослым самцом сильно отстала от четырех самок. Когда теленка гну повалили, молодые прибежали и вместе со старшими стали потрошить добычу, но очень скоро, к моему немалому удивлению, взрослые отошли и смотрели, как наедались молодые. Мне и в голову не приходило, что взрослые собаки в стае уступают место молодым, когда те уже настолько подросли: почти не отличались от старших ростом, разве что были более легкого сложения.
Когда с теленком гну было покончено, взрослые тут же стали охотиться снова. Добычи хватало — стая находилась в гуще мигрирующих гну и почти у каждой антилопы был маленький теленок. Первая охота закончилась очень быстро, но вторая затянулась. Несколько раз собаки всей стаей бросались к какому-нибудь стаду гну, а потом стояли и смотрели, как оно бежит мимо. Вскоре всех антилоп охватила паника, и тут Джейн — она была со мной в машине — увидела, что большая группа гну галопом несется прямо на наш лагерь. С того места, откуда мы наблюдали за собаками, были видны зеленые полотнища двух палаток, и мы едва не поддались порыву бросить собак и мчаться к палаткам — все ли там благополучно? Но ведь там оставалась мама Джейн, и мы были уверены, что, заслышав громоподобный топот и увидев тучи пыли, светящейся в золоте заката, она, не теряя ни минуты, схватит Лакомку и укроется с ним в фольксвагене, как в крепости. Конечно, так она и сделала.
На следующий день мы снова видели эту стаю на охоте, и снова собаки затравили теленка гну. На этот раз прямо на стаю наскочила группка осиротевших телят, и молодые собаки самостоятельно прикончили двух из них, правда, один раз им помогла взрослая самка. Потом она вместе с остальными четырьмя взрослыми стояла в стороне и смотрела, как молодые едят. Когда от туши ничего не осталось, пятеро взрослых загнали добычу для себя — молодые даже не пытались к ним присоединиться.
До сих пор мне не удавалось уловить момент перехода от положения щенка, которому дана привилегия кормиться в первую очередь, к положению взрослой собаки. Возможно, это удалось бы только при условии постоянного или почти постоянного наблюдения за стаей на протяжении нескольких недель кряду. Нелегкое дело! Как я уже говорил, стая гиеновых собак может странствовать на площади до четырех тысяч квадратных километров. Более того, многие ученые считают, что на этих необозримых пространствах у собак нет ни проторенных путей, ни особо предпочитаемых участков; стая просто бродит там, где больше добычи, и маршруты этих скитаний меняются от месяца к месяцу, от года к году.
Но стая Чингиз-хана дважды дала мне повод думать, что это не совсем так, и, безусловно, доказала, что гиеновые собаки отлично знают по крайней мере некоторые участки своих охотничьих угодий. Первое наблюдение было сделано, когда я следовал за стаей ночью в короткий период дождей. Чингиз повел собак по равнине, затем через пологий холм и вниз к луже с водой. Если бы собаки, напившись, побежали в прежнем направлении, я предположил бы, что на лужу они наткнулись по чистой случайности, но Чингиз повел стаю обратно, и они снова пробежали те же шесть километров. Может быть, они почувствовали запах воды? В то время я не мог ответить на этот вопрос, но полгода спустя, в разгар сухого сезона, та же стая доказала мне, что собаки прекрасно знают расположение всех водопоев на некоторых участках своих угодий.
Следуя за стаей по степи, я увидел, что Чингиз слегка изменил направление и привел стаю к высохшей луже. Собаки немного постояли, принюхиваясь, и побежали дальше. Я не обратил на это внимания. Но еще через десять километров собаки, поднимаясь на невысокий гребень, внезапно побежали быстрее. Там они остановились и посмотрели вниз — и эта лужа тоже пересохла. Мне показалось, что собаки разочарованы: минут десять они бегали вокруг, принюхиваясь к сухому песку. Я убедился, что стая пришла сюда, чтобы напиться,— яма была видна только с расстояния в несколько метров, а так как она высохла, ни вид, ни запах воды не мог быть причиной отмеченного мной внезапного рывка вперед на подходе к этому месту. Интересно, что и гиеновые собаки, и гиены пьют каждый день и часами валяются в воде или в грязи, когда воды много, но, очевидно, они способны долгое время обходиться совсем без воды.
Возможно, что в пределах громадных охотничьих угодий стаи есть определенное место, в котором гиеновые собаки предпочитают выводить щенят. Вне всякого сомнения, самки из стаи Чингиз-хана на протяжении трех лет воспитывали свое потомство в районе Нааби-Хилл. Правда, между двумя логовами было по меньшей мере километров пятнадцать, но при таких необозримых охотничьих угодьях это сравнительно небольшие расстояния. Я знаю другую стаю, которая дважды выращивала щенят в том же месте, да и Луис Лики рассказывал мне об одной стае, которая неизменно возвращается в Олдувай, чтобы вырастить свое потомство. Такое излюбленное место можно назвать «гнездовым участком» данной стаи.
Разумеется, ни одна стая гиеновых собак не может удержать за собой все свои необъятные охотничьи владения — участки нескольких стай неизбежно перекрывают друг друга. В двух случаях — их разделяли два года — я видел, как стая Чингиз-хана изгоняла чужие малочисленные стаи со своих гнездовых участков. Еще одна небольшая стая бродила вокруг гнездового участка стаи Чингиза на протяжении примерно десяти недель (исключительно редкий случай, когда стая без щенят остается на такой долгий срок на небольшой площади), но немедленно и навсегда покинула эти места в тот день, когда вернулась стая Чингиза.
Различные стаи настроены по большей части дружелюбно друг к другу. Трижды к стае Чингиз-хана присоединялись собаки из других стай, которые бродили и охотились вместе с ней какое-то время. И хотя я ни разу не видел момента встречи, отношения между старыми членами и новичками в такой разросшейся стае были вполне мирные.
Почему одних собак изгоняют, а другим разрешают присоединиться к стае? Я считаю, что тут очень большую роль играет предыстория данной собаки. Например, одна стая в национальном парке Микуме несколько лет назад насчитывала примерно сорок особей. На этой стадии она начала распадаться на три отдельные группы, которые время от времени встречались, бродили и охотились вместе. Должно быть, они надолго запоминают и приветливо встречают прежних товарищей по стае: ведь если собаки способны запоминать отдельные ямы с водой в своих охотничьих угодьях, им не так уж трудно запомнить старых спутников и товарищей по охоте. Однако старые собаки, знавшие друг друга до того, как стая разделилась, в конце концов умирают, а молодые все меньше и меньше узнают друг друга, так что постепенно при встрече двух таких групп дружественные отношения могут смениться агрессивностью. Но все это, конечно, домысел чистейшей воды, только многолетние наблюдения подтвердят или опровергнут эти предположения.
Когда одна стая вступает на участок, занятый другой стаей, собаки обычно заранее узнают об этом по запаху, причем они не только узнают по отметкам мочой и экскрементами, что здесь «другие собаки»,— возможно, вновь прибывшие расшифровывают эти пахучие сигналы еще более тонко: устанавливают, что здесь присутствуют «именно эти собаки», а не какие-то другие. И в случае необходимости «нарушители» могут потихоньку удалиться, избегнув встречи с местными собаками.
Отметки запахом, свойственные многим млекопитающим, часто непосредственно связаны с разметкой границ территории, составляющей часть личного участка животного, который оно готово защищать от чужаков своего вида. Однако гиеновые собаки, насколько нам известно, не имеют собственной территории и не могут патрулировать границу, отмечая ее предостерегающими сигналами, как это делают многие хищники. Но когда стая охотится, одна из доминирующих собак останавливается время от времени возле какой-нибудь куртинки высокой травы, и подняв заднюю ногу, пускает небольшую струйку. Ведьма и Стриж в стае Чингиз-хана чаще других отмечали траву таким образом, а порой к ним добавляла свою отметку другая собака. Меня всегда забавлял Желтый Дьявол: он очень редко подходил к такому месту и всем своим видом старался показать, что для него это дело нестоящее. Быстро обнюхав траву, он поднимал ногу на какие-нибудь два-три сантиметра от земли и обычно вовсе не смачивал ее мочой. Самое большее — и то как бы по ошибке — это была «приписка» к «посланию» в виде одной-двух капелек.
Выдвигались предположения, что отметки запахом эволюционно развились из непроизвольного мочеиспускания или испражнения животного, напуганного незнакомой обстановкой или непривычной ситуацией. Считают, что постепенно новая обстановка становится менее угрожающей, так как животное окружено собственным знакомым ему запахом. Разумеется, отметки запахом приобрели со временем целый ряд дополнительных функций: несомненно, они помогают разминувшимся членам стаи отыскать друг друга, указывают на владельца данной территории, на состояние самки и на то, отыскала она подходящую пару или нет.

В самый разгар течки у доминирующей самки доминирующему самцу почти не удавалось передохнуть. Стоило его даме отойти от него на полтора-два метра, как он начинал волноваться: подбегал к ней, лизал ее, бежал к тому месту, где она только что лежала, тщательно отмечал его, мчался к подчиненному самцу. Тот никогда не ложился ближе чем в пятнадцати метрах, но видя приближение доминирующего самца, отходил еще дальше: пылкий поклонник ограничивался тем, что старательно отмечал место, с которого согнал своего соперника, тотчас же спешил обратно к своей даме и укладывался у нее под боком, пытаясь хоть немного передохнуть — но какой уж тут отдых!
Взаимоотношения двух доминирующих собак и подчиненной самки очень напоминали мне отношения, сложившиеся между Ведьмой, Черной Феей и Лилией в стае Чингиз-хана. В этом своеобразном треугольнике Лилия- часто старалась быть поближе к Ведьме, как будто близость к доминирующей самке могла придать ей больше веса в стае. Но не тут-то было — Черная Фея, которая явно придерживалась того же мнения, не теряя ни минуты, втиралась между ними. И если в стае из четырех собак подчиненная самка старалась быть поближе к самцу номер один, то доминирующая самка немедленно их расталкивала. Это особенно бросалось в глаза, когда собаки отдыхали. Самец номер один и самка номер один почти неизменно укладывались рядом, а самка номер два обычно тоже ложилась около них. Но она никогда не устраивалась поблизости от доминирующей самки, когда рядом не было доминирующего самца,— возможно, она рассчитывала на его заступничество. Но и рядом с ним она никогда не ложилась, если здесь же не было доминирующей самки,— наверное, если бы она на это решилась, она восстановила бы против себя более сильную самку и даже вызвала бы нападение с ее стороны. Иногда меня просто поражало, до каких тонкостей доходит подчиненное животное, стараясь избежать неприятностей.
Боюсь, что высокоученые коллеги осудят меня за приписывание животным человеческих чувств, но я не могу не сказать, до какой степени меня потрясло открытие, что животное может лелеять жажду мести. И я приведу пример.
Все это началось, когда я вновь встретил стаю Чингиз-хана — примерно через два месяца после того, как щенки Юноны покинули логово. Стая вернулась на свой гнездовой участок, и я наткнулся на нее совершенно случайно, потому что занимался в то время гепардами. Тем не менее я сразу же отложил всю другую работу и решил оставаться со своими собаками как можно дольше. Так прошла почти неделя. Луна совсем не показывалась, и каждое утро я находил собак поблизости от того места, где оставил их накануне вечером.
В первый вечер стая свалила добычу после необычайно затянувшейся погони. Щенята были еще раза в четыре мельче взрослой собаки и очень отстали, а когда подбежали к добыче — это была газель Томсона,— от нее уже почти ничего не осталось, и они принялись клянчить мясо у взрослых. Ведьма сразу же вняла их мольбам и отрыгнула немного мяса. Черная Фея тоже подбежала к щенкам и начала отрыгивать мясо рядом с Ведьмой. Что именно спровоцировало нападение Ведьмы, я не знаю,— возможно, она вообразила, будто Черная Фея собирается съесть мясо, которое она, Ведьма, отрыгнула. Как бы то ни было, она внезапно налетела на Черную Фею и стала кусать ее за шею раз за разом. Стриж незамедлительно присоединился к этой атаке.
И тут Лилия, увидев, как Черная Фея припала к земле, уклоняясь от двух доминирующих собак, вихрем налетела на нее. Ведьма и Стриж кусали не слишком сильно, а Лилия с первого же раза рванула до крови: она грызла шею Черной Феи так, что вскоре по передней лапе ее жертвы уже струилась кровь.
Но если Лилия решила воспользоваться этой минутой, чтобы взять верх над Черной Феей, то она сильно просчиталась. Как только Ведьма и Стриж оставили Черную Фею в покое, она стала мстить, не теряя ни секунды. Двадцать минут кряду она гоняла Лилию по степи, и та, позабыв о своем минутном торжестве, со всех ног удирала от разъяренной соперницы.
Очевидно, этот случай резко нарушил привычную систему взаимоотношений четырех самок. Несколько дней Черная Фея спуску не давала Лилии, и очень часто эти двое и Юнона сцеплялись, когда стая терзала добычу. Бросалось в глаза, что Юнона стала гораздо менее угодливой и покорной, чем раньше. Может быть, теперь, когда она больше не мешала самкам высшего ранга возиться с щенками, на нее уже не бросались так часто и внезапно, как раньше, и она постепенно набралась храбрости? Во всяком случае, я никак не ждал, что между Юноной и Черной Феей разразится столь драматическая схватка.
Обстоятельства сложились не совсем обычно, и их надо вкратце обрисовать, чтобы стало ясно, почему драка происходила в отсутствие Ведьмы: если бы при этом была доминирующая самка, все могло бы кончиться иначе. Мимо стаи пробегала небольшая группа из пяти чужих гиеновых собак, направляясь к Нааби-Хилл, и стая Чингиз-хана разделилась: Ведьма, Лилия и большинство взрослых самцов помчались в погоню за чужаками, а Черная Фея и Юнона вместе с Желтым Дьяволом и еще одним самцом остались возле щенков.
За несколько дней до этого я заметил, что между Черной Феей и Желтым Дьяволом возникла какая-то странная близость, Может быть, их соединяло то, что у обоих было по полхвоста. Дружба эта казалась мне довольно неожиданной, но собаки постоянно бежали бок о бок или сворачивались на земле рядышком друг с другом. И Желтый Дьявол с несвойственной ему энергией отмечал те же куртинки трав, что и Черная Фея. Я упоминаю об этом потому, что это могло быть связано с причиной драки.
Драка вспыхнула, когда щенята лежали тесной кучкой, а четверо взрослых стояли и смотрели вслед исчезнувшей стае. Юнона, проходя мимо Желтого Дьявола, приостановилась, и он попытался ее лизнуть. По-видимому, Черная Фея решила, что это грубое вмешательство в ее личные отношения со старым самцом. Как бы то ни было, она понеслась к Юноне, поставив уши торчком и воинственно подняв хвост кверху. Юнона и не подумала спасаться бегством, а бросилась ей навстречу, и через секунду обе собаки взметнулись на дыбы, опираясь передними лапами о плечи друг друга. Эта поза ничем не отличалась от той, которую я так часто видел во время игр взрослых собак, но тут игрой и не пахло — Черная Фея мертвой хваткой вцепилась в горло Юноны. Через несколько секунд Юноне удалось вывернуться и в свою очередь схватить противницу за горло. Черная Фея схватила Юнону за ухо и оторвала кусочек кожи, но Юнона ни на секунду не разжала зубов, сцепленных на горле врага. Но вот Черная Фея молнией взвилась вверх и, извернувшись в воздухе, ударила Юнону лапами. Та выпустила ее горло и неуверенно отступила.
Минутный перерыв, и обе снова поднялись на задние лапы, поочередно и быстро кусая друг друга за горло. Небольшие пятна крови появились на шее обеих собак, уши у них были порваны. Примерно через пять минут после начала схватки Юноне удалось по-настоящему вцепиться в Черную Фею, глубоко запустив зубы ей в горло. Вскоре кровь потекла в пасть Юноны и закапала на землю.
Черная Фея всегда была моей любимицей, и я застыл в ужасе, глядя, как она бьется, безуспешно пытаясь вырваться. Ее движения заметно слабели, а через несколько секунд она стала опускаться все ниже, бессильно свесив голову на сторону. Внезапно она испустила душераздирающий вопль и свалилась на землю, а Юнона разжала зубы и стояла, задыхаясь, над неподвижным телом; кровь все еще медленно капала у нее из пасти. Потом она отбежала трусцой и уселась неподалеку, зализывая свои раны.
Я был уверен, что Черная Фея мертва, но секунду спустя она осторожно подняла голову. Юнона бросилась к ней, и Черная Фея застыла, как мертвая,— очевидно, признавая свое поражение. Юнона опять потрусила прочь. Следующие десять минут, как только Черная Фея отваживалась пошевельнуться, Юнона бросалась на нее, но в конце концов она позволила бедняге встать на ноги. Тут уж Черная Фея сама себя превзошла, проявляя полную покорность: она лизала губы и пасть Юноны, виляя хвостом и прижимая уши, растягивала губы в угодливой улыбке. Она недвусмысленно показывала, что, по крайней мере в данное время, полностью признает превосходство противницы. Судя по всему, этого было достаточно; смерть прошла мимо, Юнона не требовала наказания по высшей мере.
Во время драки Желтый Дьявол и второй самец оставались с щенками где-то на заднем плане. Один раз Желтый Дьявол подошел поближе, как будто собирался тоже принять участие в сражении, по отступил — должно быть, напуганный яростью и одержимостью самок. Но когда группа побежала следом за остальной стаей, он по-прежнему трусил рядом с Черной Феей. Я ехал за ними, пока мог, но вскоре стемнело, а на следующий день стая Чингиз-хана ушла из этих мест.
Когда я снова встретил ее через полтора месяца, Юнона занимала уже второе место в иерархии самок, уступая лишь Ведьме. Очевидно, все утряслось, потому что самки больше не ссорились над добычей, и ничто не напоминало о том трудном периоде, который, видимо, выпал на долю Черной Феи. К тому времени начался уже короткий период дождей и вся равнина была покрыта зеленой травой и усеяна стадами гну и зебр. Взрослые собаки часто и подолгу играли. Они гонялись по степи друг за другом и за щенками, Стриж крутил сальто, перелетая через Ведьму, Черная Фея и Желтый Дьявол прыгали друг на друга, как щенята, а щенята таскали друг друга за хвосты.
Щенят было по-прежнему восемь — в этом отношении стае повезло: множество щенят пропадает в первые недели скитаний. Но в стае произошло одно очень важное событие — старого предводителя Чингиз-хана уже не было в живых.

Перед отъездом в Сафари поеду. Заодоно и на этих бестий погляжу.

Думаю, как на волка.

!

Инстинк размножения превыше всего!

Я думаю, если выгуливать гиеновую собаку на поводке, то к ней домашние собаки отнесутся так же как и к своим собратьям.

Не знаю.
Смотря какой волк. Кавказская овчарка не оставит арабскому волку и шанса. Если только она не диванная.

Не знаю. Но я думаю домашней собаке будет по барабану, она в таксономии не сечёт.

Она проявляется в природе. Речь ведь идёт о том что гиеновая собака воспитывается с щенячьего возраста как домашняя.