Эта статья о лошадях, но затрагивается и суть этологии

"Этология откровенно пользуется тем, что существует на самой глухой и нехоженой окраине науки, куда мало кто заглядывает.

Прежде всего по причине редкой удаленности этологии от основных в современной науке вопросов.

Большие клинки современного научного интеллектуализма блещут и звенят в других, более обжитых и популярных областях, скрещиваясь то по поводу теории Большого Взрыва, то за нанотехнологии, то дорубают в самую мелкую лапшу креационистов.

Этология, с ее некоторым сельхозколоритом, безнадзорная и декоративная, тихонько прозябает на своей дальней окраине.

Ее печальные труды никогда не подвергаются даже поверхностному пощипыванию критики, а уж глобальных, научно-интеллектуальных погромов и поджогов в ее тихой провинциальной обители – и вовсе никто и никогда не устраивал.
А зря.

Этологи родили незамысловатую теорию, заключающуюся в возможности изучения поведения и психологии лошади через набор очень примитивных, очень первобытных проявлений лошадиной природы, через т. н. табунные ритуалы, через т. н. социальное поведение лошади в ее «родной» среде.

Эти самые примитивные внешние проявления, порожденные дикостью и жестокостью табунной среды, этологи обозначили как «лошадиный язык».

Хотя с точки зрения любого научного метода термин «язык лошадей» в данном случае является катастрофически ложным.

К примеру: перед вами книга, которая, предположим, называется «Французский язык».
Открываете книгу, а там, на 330 страницах, подробное описание того, как французы пукают, икают, рыгают, храпят, сморкаются, чешутся, стонут, кряхтят, плачут, жуют, опорожняются, сопят, зевают, всхлипывают, шмыгают носом, визжат, гримасничают, смеются и чавкают.

И все это, по мнению автора книги, и есть «тот самый французский язык», только по той причине, что это делают французы и что все эти движения и звуки есть некое выражение их физиологического состояния и эмоционального настроения.

Причем, определенная, строго формальная, опасно граничащая с чистой софистикой внешняя логика в этой уверенности все же есть.

Действительно, если один француз громко пукнет, то другие французы, скорее всего, рассмеются или сморщатся. Некая (причем отчетливая и яркая) реакция и на звук и на само действие – будет налицо.

Один француз сделал – другие поняли и отреагировали.
Применив шефферовский этологический метод, вы непременно и неизбежно обречены будете считать пуканье неким, возможно, очень важным элементом французского языка.
Примерно то же самое делает Шеффер в своей книжке. Берет простейшие, низменные лошадиные проявления, слегка систематизирует их – и предлагает в качестве личностно- психологического портрета некоей обобщенной лошади.

Даже не намекая, что над всем этим первобытным поведенческим фундаментом, который является характерным совсем не для лошади, а практически для всех видов млекопитающих, существует гигантское и совершенно уникальное эмоционально- психологическое здание, которое, собственно, и есть лошадь, но которое этология почему-то не рассматривает вообще, брюзгливо отмахиваясь от его существования словом – «дрессировка».

Возможность вывода о «лошадином языке» на основании «табунного поведения» мы еще рассмотрим чуть ниже, сейчас все же стоит закончить с характеристикой т. н. этологии и этологов.

Правда, большинство т. н. этологов – это либо очень смешные и не очень грамотные мошенники, либо пунктуальные и фанатичные подражатели тому же Шефферу, по сути, простые переписчики и вариаторы его «Языка лошадей».

Сам Михаэль Шеффер, безусловно, заслуживает некоторой, очень острожной симпатии, прежде всего, как очень добросовестный и скрупулезный исследователь.

Впрочем, он (как и вся «этология») добровольно и сознательно обозначил линию своего горизонта, свой «научный взгляд на предмет исследования» лишь на сантиметр-другой выше «пола».

Взгляд, который даже при английском дворе – позволяет увидеть лишь «мышку на ковре».

Ведь что делает этология?

Этология суммирует самые примитивные черты лошади, и на основании произведенной суммации рассматривает лошадь как крайне примитивное существо.

Такова природа этой «науки».
Этология откровенно боится и не понимает, что можно было бы поднять взгляд и повыше. Но поднять повыше, увидеть иные – и действительно характеристичные особенности лошади, значит забраковать и признать малосущественными все предыдущие наработки, в том числе и самого Шеффера.

Как и многие другие молодые и шаткие дисциплины – этот вид исследований оказался в заложниках у авторитета своих «отцов».

Несмотря на откровенный анекдотизм применяемого «научного» метода, на поразительную хилость исследовательской базы, на крайнюю доказательную нищету (по сути – бездоказательность), этология оказалась востребованной.
Почему?

Отчасти по причине отсутствия вообще каких-либо ответов на те вопросы, которые существуют о поведении и психологии лошади. Но лишь отчасти.

Основной причиной востребованности в большей степени оказалась способность этологов «научно обслужить» очень удобный взгляд на лошадь как на крайне примитивное существо, находящееся в рабской, неразрывной зависимости от своих табунных первоначал.

Более того, этологи ухитрились как-то тонко и туманно намекнуть, что рулежка этими первоначалами – это, по сути, рулежка поведением самой лошади.

Этот взгляд очень даже приглянулся.

Ведь конный спорт, а еще более – НХ, тоже желают лучше понимать лошадь. Но понимать лишь как «программируемое мясо», как запредельно примитивное существо, наделенное набором очень простых и очень низменных проявлений и побуждений. Это ходячее мясо, умело используя его низменные проявления и побуждения, надо приспособить под выполнение разных нормативов, желательно с соблюдением неких приличий, игры в гуманизм и с оттенком научности.

Шеффер с его этологией – в этом смысле необыкновенно удобен.
Нигде (очень последовательно, аккуратно и осознанно) не выводя лошадь из статуса мяса, Шеффер идеологирует спорт, НХ и тому подобные «пользовательские» дисциплины, которые последнее время судорожно ищут оправдания своему существованию.

В Шеффере они это оправдание находят, ибо тот образ лошади, который этология лепит с помощью как бы научных, как бы исследовательских приемов, очень удобен для пользователя, представляя лошадь как очень примитивное, очень тупое существо, закодированное на определенный стиль поведения своей «табунной сущностью».

А «породная» лошадь «по Шефферу» – это просто прихорошенная селекцией скотина из табуна, имеющая в своей основе те же поведенческие мотивы, что и любая другая скотина. Эта мысль очень интимно растворена во всей книге, да и во всей этой странной «науке» – этологии.

Очень, кстати, в книге заметно почти обожествление разного рода «табунных», «социальных ритуалов».

Понятно, что навязчивое повторение этого рефрена позволяет окончательно «отупить» образ лошади, представить ее как безнадежно закодированную своей древней первосущностью особь, подлинной вершиной счастья которой – свобода капрофагии, взаимочесалки и кропотливой тебеневки.
Логика странная.

«Социальное поведение» является «святыней лошадизма» по той причине, что оно является «социальным поведением».

Вряд ли автору пришло бы в голову обожествлять особенности социального поведения жителя какого-нибудь острова Тамбукту, где социальное поведение обуславливает восторг при наблюдении публичной дефлорации невесты с помощью каменного тотема.
А еще хорошо памятны особенности социального поведения жителей Новой Гвинеи, практиковавших людоедство.

Никому в голову не придет фетишизировать такое социальное поведение.
Но когда речь заходит о лошадях, этологами «социальное поведение» лошадей возводится в ранг святыни, ибо неисправимая первобытность и тупость лошади есть великолепное оправдание всему, что люди делают с лошадью.

Разговоры про «спортивный характер» лошади, про ее страсть к рекордам и медалям, про «партнерство» и любовь, как известно, удел первогодков, романтичных прокатчиков, лохов и одураченных журналистов.

Шеффер до этого лицемерия, разумеется, не опускается, замечая, что спортивные результаты достигаются только «достаточно жестким» обращением с лошадью (стр. 13).
Это понятно, так как обслуживает этология не любителей, а чуть более высокие уровни, где это сладенькое лицемерие уже не принято, там «не живут» ни такие мысли, ни такая фразеология.

Профи спорта, НХ, скачек, бегов и прочих забав никогда и не скрывают отношения к лошади как к «программируемому мясу», живому инвентарю, которым надо умело пользоваться, включая «все кнопки»: от болевых до тех, что регулируют поведение с помощью умения разбудить одни рефлексы и притормозить другие.

Я не буду здесь касаться очевидных и бесспорных примеров, исследований, доказательств, свидетельствующих, что лошадь – это совершенно иное существо, по сути своей неизвестное этологии с ее методами и ее взглядом.

Это и так понятно.
Лучше рассмотрим основной научный метод этологии. Рассмотрим, до какой степени он может вообще считаться «научным методом» даже в предложенном этой «наукой» контексте.

Шеффер все свои выводы о поведении и «языке» лошади делает, основываясь на наблюдениях за «естественным поведением лошади».

Или за тем стилем поведения, которое он сам принял за естественное, обозначил как естественное, вопреки очевидному противоречию этим утверждениям.

Вот здесь-то и начинаются трагические для этой науки «уязвимости», порой ставящие ее на грань чистого надувательства, а порой и уводящие за эту грань.

Приведенные в книге «Язык лошадей» и подвергнувшиеся исследованию лошадиные группы никак и ни при каких условиях нельзя считать «живущими естественно».

По сути, Шеффер совершает очень грубый и очень наивный подлог, рассчитанный совсем уж на дилетантов.

Для полноценности этологических исследований требовалось бы несколько десятков лет скрупулезно и тщательно наблюдать за жизнью лошадей Пржевальского, которые, несомненно, являются единственным на земле образчиком девственной «дикости и естественности». Или провести несколько лет в лошадиных сообществах кимарронов или, на самый худой конец, – мустангов, правда, постоянно делая поправку в результатах исследований на то, что и кимарроны и мустанги не являют собой «чистый» образчик естественного поведения, так как подвергались и подвергаются воздействиям человека.

Но эти поправки не столь глобальны, некоторые выводы, имеющие право на научность, – сделать все же можно было бы.

Но! Шеффер разводит руками, сообщая, что лошади Пржевальского «находятся в постоянном бегстве от людей, поэтому не пригодны для изучения», а мустанги и кимарроны «настолько пугливы, что изучение их активного пространства может дать весьма сомнительные результаты» (стр. 20).

Посему, для изучения «естественного поведения» берутся лошади, живущие абсолютно неестественной жизнью, с сильно откорректированными человеком и обстоятельствами психологией и физиологией.

По сути, если называть вещи своими именами – этология идет здесь на откровенный и грубый подлог.

То, что предлагает читателю Шеффер – это не лошадиная семья, не естественное природное состояние лошади, а скорее – табун, или gregis.

Любопытно, что и тюркское слово «табун», и латинское «грегис» – это обозначение некоей искусственно созданной человеком толпы лошадей, не имеющее ничего общего с естественным образом жизни лошади.

В контекст затесывается очень распространенная ошибка, когда под словом «табун» ложно подразумевается естественно создавшееся, природное сообщество лошадей.

На самом же деле – тюркским словом «табун» (т’абюн) обозначалось собранное по монгольским становищам, согнанное с пастбищ, приготовленное для военного похода скопище лошадей. Грегис – это примерно то же самое, но в античном варианте, но тоже с неким уклоном в «накопитель», так как грегисы являлись базой для формирования кавалерийских ал и турм в эпоху императорского Рима.

Разумеется, во всех этих случаях созданное лошадиное сообщество не может считаться естественным.

Все эти «табуны», «herd», «le troupeau», «la manada» – это, по сути, некие лошадиные «коммуналки», «лошадиные зоны» разного режима. Лошади в них вполне могут существовать, но они уж никак не пригодны как материал для исследования естественного поведения.

Слишком много эта искусственность вносит психологических, физиологических, поведенческих и прочих коррективов в такое сообщество в целом, и в поведение каждой отдельной лошади.

Подлинное лошадиное сообщество, это – семейное, родовое образование, созданное на основе сексуальных предпочтений.

В его основе – семейная клановость, безапелляционный режим выдворения ставших лишними или представляющих опасность для стабильности отношений в табуне особей, полная свобода миграции, диктатура, саморегуляция воспроизводства.

Вычеркивание любого из этих факторов неизбежно сказывается на всем стиле поведения и делает подобный материал непригодным для исследования «естественного поведения» лошади.

Метод этологов, которые подлинно естественную жизнь лошади изучить не могут, а книжки про это писать хотят и пишут, – напоминает обычное, причем очень глупое мошенничество.

Все это напоминает «научный» труд о химических и механических свойствах алмаза, сделанный на основе изучения искусственного, сваренного в печи ювелирного суррогата.
Нетактично и ненаучно, по меньшей мере.

Из разряда «науки» этология, как вы заметили, плавно перемещается в разряд средненькой беллетристики.

Подлог в исследованиях, используемые методы, категорическое отсутствие «чистой лабораторной среды», то есть нормального эксперимента, базирование на выдумках – не позволяют делать вообще никаких выводов.

Но выводы делаются, что, увы, превращает т. н. этологию в откровенную лженауку.

Такая же история у Шеффера и с трактовкой мимики лошадей. Трактовке уделено очень много внимания и места. С 266 страницы аж по 328.

Дело даже не в том, верно или неверно трактует Шеффер мимику лошади, угадывает иногда или не угадывает ее нюансы.

Он это делает совершенно произвольно и фантазийно.
Научная трактовка, или «расшифровка», мимики лошади может основываться ТОЛЬКО на анатомическом анализе движения лицевых мышц.

Более того, на точной фиксации нюансов изменений физиологического состояния лошади и того, как эти физиологические изменения отражаются в движении лицевых мышц.

Все прочие способы «расшифровки лошадиной мимики» – могут быть более или менее забавны, но это не наука, а беллетристика, т.е. никакого отношения к реальному и точному знанию – не имеет.

Шеффер как раз беллетристикой и занимается. Впрочем, осознавая нетактичность и далекость от науки того, что пишет, для колорита, иногда невпопад, он добавляет название какой-нибудь мышцы, хотя его познания в лицевой анатомии лошади могут вызвать лишь улыбку сострадания к автору.

Прекрасной иллюстрацией «этологического метода» служит и предлагаемый Шеффером способ «установления контакта с лошадью» (стр. 266-267).

Автор предлагает соорудить из трех пальцев на каждой руке некие ухоподобные конструкции – и, приложив эти конструкции к вискам, – подавать лошади различные знаки.

Очередной, такой недвусмысленный и такой удобный всем намек этологии на полный идиотизм и примитивизм лошади. Внебрачные, но родные дети этологии – т. н. НХшники разовьют этот метод, доведя его до абсурда. Абсурд превратят в догму, утверждающую, что лошадь очень легко обмануть, что достаточно сделать несколько специфических движений, и лошадь начнет верить в то, что паясничающий перед ней человек – это просто «другая» лошадь.

Кажется смешным, но эта ахинея – краеугольный камень НХ.
Лошадь позиционируется как очень тупое, копытное, травоядное без всякого намека на интеллект, адекватность или хотя бы на организованные эмоции. Позиционируется всегда, во всем, в каждой строчке и абзаце. Не упущен ни один момент, который мог бы подчеркнуть ее примитивность и тупость. Ненавязчиво вроде, но очень настойчиво.

Вообще труды «лошадиных этологов» сильно напоминают изыскания немецких нацистов о неполноценности евреев и поляков.

Последних, имея такие труды на руках, было психологически уютнее отправлять в газовые камеры.

Этологи, с их навязчивой пропагандой примитивности и идиотизма лошади, очень удобны для идеологического обеспечения лошадиных боен, скачек, бегов, спорта и НХ.

Что же касается «ухоподобных» конструкций, то идея, надо признаться, занятная.
Применителя этого этологического «метода» лошадь, конечно, сочтет идиотом.

Но! Зато метод, вероятно, очень подходит для самих этологов, для обмена меж собой научной информацией этологического характера. Или для докладчиков на семинарах и экологических конференциях.

Этих шести пальцев с «каждой стороны виска», как предлагает Шеффер, им вполне достаточно, чтобы в эту ухоподобную конструкцию уместить все свои знания и все свои понимания лошади."